— Как это?
Мне не хотелось ее обижать.
— Да очень просто! Основная часть работы чудесным образом уже проделалась. Я покатаюсь недельку, потом заберу товар и тоже поеду к себе.
Мозг — такое подлое приспособление! Совершенно отдельной жизнью живет, собака! Я говорю одно, а он уже думает свое: «А что, и Ромка твой надеялся точно так же! Во всяком случае, он не рассчитывал, что в результате всего этого окажется в холодильном шкафу с биркой на большом пальце ноги. На поверхности все так красиво, спокойно! Он пришел к ювелиру, тот тоже отправил его погулять на какое-то время. Ромка решил воспользоваться этим для знакомства с волшебной страной Индией, да еще и компанию себе присмотрел. Потом в назначенный день вернулся, взял у ювелира то, что ему было нужно, и с чувством выполненного долга отправился в обратный путь. Покупал там, в Дели, шелковые платки на подарки, такси, небось, в аэропорт уже заказал».
Ну, а если так, то, тем более, нечего Машу за собой таскать!
— Решено! Так мы и сделаем! — заключил я.
Я же принимал решения!
— Нет, я не могу вас оставить, — воспротивилась Маша.
Вас! Пока мы считались на задании, она говорила мне ты.
— Вам нужен письменный приказ?
Я тоже умел быть вредным.
— А это приказ?
— Это приказ.
И все! Покончили с этим!
— И прекрасно, — заключила Маша.
Обед мы доели молча. Маша вообще ни разу не подняла глаза на меня, как если бы ела одна, сидя лицом к стене.
Как-то странно она себя вела. То совершенно недвусмысленно хотела поскорее покончить с этим заданием. А когда я предложил ей сделать это прямо сейчас, упирается. Этого я не понимал и, честно говоря, не очень стремился разобраться в хитросплетениях Машиной психики. Сложностей хватает во внешнем мире, если еще тратить силы на то, чтобы разбираться с ними внутри команды! Нет, мне действительно будет спокойнее действовать в одиночку.
— И как дальше? — спросила Маша, когда мы встали из-за стола.
— Как хочешь! Мы можем прямо сейчас поехать на вокзал, и я посажу тебя на поезд. Хочешь, я отправлю тебя в Дели с Барат Сыркаром, а завтра он приедет обратно, и мы с ним двинем дальше. Как тебе удобнее!
Маша думала. На ее мальчишеском лице подбородок стал острым, глаза застыли на какой-то точке далеко за моей спиной.
— Маша, я дам тебе в отчете самую лестную характеристику. Ты и вправду мне очень помогла, сама знаешь. Просто теперь, когда все на мази, сидеть здесь вдвоем нет смысла. Поэтому я принял такое решение. По-моему, это всех устроит.
Меня, по крайней мере, точно.
— А ты что сейчас будешь делать? — спросила она.
— Прямо сейчас? Поеду в Амбер.
Помните? Тот город-крепость у въезда в Джайпур, который чуть больше двух недель назад посетил Ляхов.
— Можно, я с тобой? — попросила Маша. — Я хотела бы здесь переночевать, а в Дели поехать завтра с утра. На поезде.
В общем, это тоже понятно. Кому хочется видеть себя в роли работника, которому говорят: «Получите расчет, и чтобы я носа вашего больше не видел»? А так все приличия соблюдены, и самолюбие не задето.
— Ну, хорошо. Пожалуйста!
Люди, которые со мной общаются, знают, что я совсем не вредный.
Почему-то индийцам не приходит в голову, что кто-то из европейцев может выучить их язык. Они обменивались перед нами замечаниями на хинди, как если бы мы с Машей были глухими.
— Белые идут, начинай! — говорит чумазая девчушка сидящему на земле седобородому старику в оранжевых одеждах.
Это садху — индийцы произносят «саду». Правоверные индусы — только мужчины — живут следующим образом. Первая треть жизни — чтобы расти, учиться и овладеть профессией. Вторая — создать семью, содержать ее и поставить на ноги детей. Последняя треть — для духовной жизни. Мужчина надевает оранжевые одежды и уходит из дома в паломничество по святым местам, проводя время в молитвах и живя подаяниями. Вот их-то и называют садху.
Садху бывают двух категорий: настоящие и те, кто стремится обернуть к собственной выгоде свою внешность почтенного патриарха, благочестие местного населения и любознательность туристов. Различить их просто: настоящие садху просто сидят в тени в позе лотоса и в том или ином промежуточном состоянии просветления и на прохожих не реагируют. Лжесадху проводят время не в молитвах, а в стремлении получить побольше милостыни. Поэтому они привлекают к себе внимание, впрочем, ни в коей мере не теряя достоинства.
Этот садху, видимо, слепой и поэтому путешествующий с внучкой, делал это, изредка звоня в колокольчик. Вам жалко было бы двадцати центов? Это десять рупий — обычная сумма для подаяния или чаевые за мелкую услугу. Мне не жалко!
Или вот еще пример. Лоточник подсылает к нам сынишку с резной фигуркой Ганеши — это такое божество в образе слона — из сандалового дерева.
— Меньше, чем за сто не отдавай, — напутствует он его.
— Шестьсот рупий! Шестьсот рупий! — берет нас на абордаж мальчуган, подпрыгивая, чтобы фигурка оказалась у нас перед лицами.
Но мне-то Маша уже все перевела! Кстати, теперь, когда точки над i были расставлены, между нами установился относительный мир.
Мы по мощеной булыжником мостовой поднимались к крепости. Забраться наверх, к воротам в форт, можно было на слоне с хоботом, лбом и ушами, разукрашенными цветными мелками. Однако двигались слоны не спеша, погрузка на них со специального помоста была еще медленнее, да и своей очереди там еще ожидала группа пожилых итальянцев.