РАМ-РАМ - Страница 31

Полицейский с подозрением уставился на меня. Мол, ты действительно тупоголовый турист или прикидываешься?

— Это антикварная вещь. Таких больше не делают, — ответил он, видимо, склоняясь к первой версии.

Он сделал знак своим подчиненным идти за ним, но я по-прежнему загораживал проход.

— Это ваш? — как бы сообразил я и изобразил на лице самую обворожительную улыбку, на какую был способен. — Может, вы уступите его мне?

— Он не продается! — отрезал полицейский, снова порываясь идти.

— Я дам двойную цену! Да, Маша? — Я повернулся к своей напарнице: нам же обоим надо было засветиться. — Он, по-моему, того стоит.

Маша неопределенно пожала плечами. Это вполне можно было интерпретировать как: «Но ты же не знаешь, какова одинарная цена!» Переводя взгляд обратно, я заметил, что Гороховый Стручок, не скрываясь, с интересом наблюдал за сценой.

— Эта вещь не моя, и мы спешим, сэр, — полицейский решительно отодвинул меня с прохода и прикрикнул на своих подчиненных.

Те ухватились за ручки сундука и поспешили за своим начальником. Уже в дверях он оглянулся, посмотрел на меня и потом на портье. Я понял, что он вернется, чтобы навести обо мне справки. К чему, собственно, я и стремился.

Я вернулся за столик и чуть было не заказал себе пива. Мне действительно нужно было снять стресс, но увы! я дал себе слово. Маша смотрела на меня как-то неопределенно.

— Что, это было очень грубо? — спросил я.

Маша поколебалась, но ответила великодушно:

— Вполне, возможно именно так и нужно было.

— А чем он был недоволен?

— Он интересовался, какой идиот оставил на сундуке конверт. Тот, второй, лепетал, что он не взял его в участок, чтобы потом не забыть отправить вместе с сундуком. А главный кричал, что этот мусор для семьи никакой ценности не представляет, а для следствия это улики, поэтому конверт нужно было сразу принести в участок. Он пригрозил ему долгим разговором завтра на работе.

В этот момент раздалась музыкальная цитата из увертюры к «Волшебной флейте»: это зазвонил мой нью-йоркский телефон. Я успел увидеть на мониторе слово «Дом» и понять, что дома было еще раннее утро. Слишком раннее для звонка.

— Солнышко, это я! — произнес в трубке голос моей жены Джессики. У нее голос всегда немного сонный, не потому, что в Нью-Йорке было, как я уже сообразил, начало седьмого утра. — Ты только не пугайся!

Есть фразы, которые пугают вас больше, чем эта?

— Что случилось? — спросил я как можно спокойнее.

— Я сама еще толком не знаю. Позвонила мама. Ее со страшными болями увезли в больницу, я сейчас туда еду.

У меня что-то опустилось внутри. Пэгги, я уже говорил, живет одна в Хайаннис-Порте.

— А что за боли?

— Где-то в правом боку. Пока не ясно.

— А ты говорила с ней или с врачом?

— С ней. Ей сделали укол, и она могла говорить.

— Может, это просто аппендицит?

Хотя почему «просто»? От просто аппендицита бывает перитонит, а от него умирают.

— Аппендикс у нее вырезан, — возразила Джессика. — Ты не волнуйся, я позвоню, когда поговорю с врачами.

— Вы едете с Бобби?

Для тех, кто забыл, Бобби — это наш недоросль-сын. Он-то счастлив будет пропустить школу, даже по волнительному поводу!

— И с Мистером Куилпом.

А это наш кокер-спаниэль. Конечно, с кем же его оставить?

— Осторожно на дороге!

Джессика ездит на полноприводном лексусе, но в ноябре на дороге уже может быть гололед.

— Не волнуйся! Мы же поедем с Бобби.

Да, с ребенком в машине гнать она не будет, как бы ей ни хотелось поскорее увидеть мать. Проблема еще в том, что у Пэгги нет мобильного. Он ей не нужен — она всегда в своем доме или на участке.

— Позвони мне сразу, как поговоришь с врачом!

— Конечно. Ну, целую тебя, я побегу.

— Целую. И поцелуй от меня Пэгги.

Я отключил телефон. Будь я в Нью-Йорке, разумеется, бросил бы все и поехал вместе с ними. Но, может, с Пэгги ничего страшного?

— Что-то случилось? — спросила Маша.

— Мою тещу увезли на скорой в госпиталь. Но это не просто мать моей жены. Это… Не знаю, как тебе объяснить.

Объяснить было можно, только посвящать навязанную мне напарницу в свои личные привязанности и переживания я не собирался.

— Она в какой стране?

Я недоуменно поднял на Машу глаза. Хотя откуда она могла это знать?

— Я имею в виду, там хорошая медицина? — поправилась Маша. Она не стремилась узнать про меня вещи, которые ее не касались. Просто хотела выразить сочувствие.

— Лучшая в мире! — глупо выпалил я.

— Тогда не стоит волноваться раньше времени.

— Наверное. Только как это сделать?

— Переключись на работу!

Она не жестко это сказала. Это не была вежливая форма фразы типа «Хватит распускать нюни, займись делом!»: Маша поделилась со мной личным опытом, как мне показалось, недавним.

9

Последовать совету напарницы оказалось непросто. Это в разгар дня напор времени, осложнения и потенциальные или реальные опасности заставляют тебя быть здесь и сейчас. Ночью, в безопасном месте — или, по здравому размышлению, считающемся таковым — человек полностью во власти сил, действующих на него изнутри.

Маша, повздыхав с полчасика, наконец, заснула. Она спала с приоткрытым ртом, отчего дыхание ее было почти неслышным. Есть люди, которые, засыпая, становятся шумными: храпят, сопят, переворачиваются с боку на бок, сотрясая всю кровать. Машин сон обнаруживался по наступающей тишине.

Тишине, конечно же, относительной. Такая тишина царит на птичьих базарах, где требуют пищи птенцы, дерутся за место под солнцем самцы, и сплетничают с соседками по уступу самки. Было уже часа два ночи, а жизнь в гостевом доме «Аджай» еще едва перевалила зенит. В какой-то момент я даже услышал голос, который, без всякого сомнения, принадлежал Деби. Она, поднимаясь по лестнице, участвовала в каком-то веселом споре. Потом компания, явно интернациональная, поскольку говорили они по-английски, поравнялась с нашим номером, и я услышал, как моя новая знакомая громко заявила: