РАМ-РАМ - Страница 35

Да, вот еще что я отметил: голос у Пэгги был хриплый. Было отчего — она курила сигарету за сигаретой. Почти, как мой отец — тот умер от рака легких.

Так вот, Пэгги ушла в облаке табачного дыма. Две падевые лабрадорши — мать и дочь — побежали за ней вслед, стуча когтями по натертому паркету и скользя на повороте.

Потом мы завтракали. Потом Пэгги села за свой мольберт — она тогда не пускала в свою мастерскую никого, кроме дочери. А мы втроем пошли погулять по берегу океана. И Эд, и Джессика были безупречны — я ни разу не почувствовал себя лишним. Потом был семейный обед с индейкой и яблочным пирогом. Потом влюбленные пошли прогуляться одни, поскольку я отказался.

Я пошел в библиотеку. Это была большая комната с полками под потолок и стремянкой с креслом наверху. Я посидел в нем пару минут, пока набирал себе книг: вполне удобное кресло. Но читать я все же предпочел в большом кожаном, по-прежнему пахнущем дорогой кожей, облекающем тебя со всех сторон и предлагающем кожаную же длинную выдвижную подушку для ног.

Из китайцев в доме в основном были труды по «Книге перемен», к которой я тогда как раз подбирался. Я не услышал, как вошла Пэгги. Я почувствовал запах сигаретного дыма. Я обернулся — Пэгги стояла за моей спиной с бутылкой виски. Собаки, не отходящие от хозяйки ни на шаг, чуть опустив головы, исподлобья смотрели на меня с доброжелательным любопытством.

— Я хотела предложить вам читать так, как это делаю я — со стаканом виски под боком, — извиняющимся голосом сказала Пэгги. — Но потом подумала, что могу испугать вас.

— И давно вы так стоите? — спросил я.

— Какое-то время. Это глупо. Я и уйти боялась, чтобы вас не испугать. Будете?

— Чуть-чуть.

Пэгги налила мне виски, посмотрела названия книг, которые я отобрал, и одобрительно кивнула.

— Ну, не буду вам мешать. Соскучитесь, позовите меня. Я в мастерской.

Она загасила сигарету в тяжелой пепельнице из коричневого, с прожилками, минерала и ушла во главе своей свиты. Свитер и джинсы у нее были заляпаны краской. А на ногах у нее были такие деревенские толстые шерстяные носки в стиле кантри — с вышитыми грибочками и вишенками, на кожаной подошве. В доме было тепло и очень чисто.

Она ушла, и я впервые за многие месяцы не почувствовал облегчения, что остался один. Наоборот, я вдруг почувствовал свое одиночество как ущемленность, как утрату.

Следующий день был самым спокойным и самым бурным за многие месяцы. Эд с Джессикой поехали в Бостон. Джессика только летом купила свою первую машину и еще не вышла из состояния автокентавра: для нее хорошо прожитый день был день, проведенный за рулем. Несмотря на уговоры, я не захотел трогаться с места. Рядом с Пэгги мне было хорошо. Я даже подумал, что Эд вовсе не боялся оказаться в одиночестве в доме потенциальной будущей тещи. Возможно, это с их с Джессикой стороны было просто уловкой, чтобы вытащить меня из моей нью-йоркской норы.

Бедный Эд!

Короче, они уехали. И что, засесть на весь день с книгами в библиотеку? Мысль об этом — моем единственном виде деятельности за последнее время — вызвала во мне отвращение. На участке за сараем было упавшее дерево — старый бук с серой бугристой корой, частично подмявший под себя раскидистыми ветвями поросль молодых сосен. К соседям слева — это имение Кеннеди — я обращаться не стал. Зато управляющий огромного дома справа охотно одолжил мне бензопилу и даже канистру бензина, пока не вернутся автомобилисты.

День был ясный и теплый, и я с наслаждением распиливал кряжистые, потолще стволов сосенок, ветви поверженного дерева. Мне было хорошо одному, думая о том, что рядом в доме — в зимнем саду с высокой полукруглой стеклянной стеной — работает Пэгги. За завтраком я несколько раз ловил на себе ее взгляд. Не могу сказать, какой — она тут же отводила глаза.

Собаки несколько раз приходили ко мне понаблюдать, что я делаю, порыкивая, покрутиться спиной по куче влажных желтых опилок, погреться на солнце. Дочь в шутку хватала мать зубами за хвост, та беззлобно огрызалась, била толстым сильным хвостом по земле, изогнувшись, перехватывала ее пасть зубами. Потом, не сговариваясь, собаки разом вскакивали и убегали к Пэгги в мастерскую. А через какое-то время снова приходили ко мне проверить, как продвигается работа.

Мы перекусили с Пэгги остатками праздничного обеда. На этом буколическая часть дня закончилась.

На ужин должны были приехать отец Джессики и его новая пассия. Я говорил же, что родители Джессики были в разводе? Профессор Фергюсон в сам День Благодарения ездил к своей матери в дом престарелых куда-то в Вермонт, а следующий вечер хотел провести с дочерью.

Чтобы не готовить второй праздничный ужин, Пэгги заказала еду в соседнем ресторане. Меню было совершенно в духе Новой Англии — разные салаты, спаржа, суп-пюре из моллюсков и лобстеры. Однако привезло еду симпатичное мексиканское семейство: мать лет сорока с небольшим, ее дочь лет двадцати, толстый сын-подросток и девочка лет пяти-шести, как выяснилось потом, дочь дочери. При виде ее мне сразу стало нехорошо: девочка была, может, на год моложе нашей Кончиты, а это все случилось меньше года назад.

Я попытался скрыться в библиотеке, но моя помощь вдруг понадобилась, чтобы передвинуть стол, да и мексиканцы едва говорили по-английски. Кто не знает, девять из десяти работников ресторанов в крупных городах Штатов и большая половина в небольших местечках — это нелегалы. Если набирать персонал только из американских граждан или людей с грин-картами и платить им по профсоюзным нормам, все станет в два с лишним раза дороже: и еда в ресторанах, и номера в гостиницах, и товары в магазинах, и строительные работы, и ремонт, и парковка… Америка остановится! Вот и члены этого мексиканского семейства явно были нелегалами, и, увидев во мне отдаленного земляка, они тут же перешли на родной испанский. Так что обращались они ко мне, а уж потом я спрашивал у Пэгги, куда что поставить или отнести.